«Сядем что ли, вспомним что ли…»

Кукольный спектакль по мотивам рассказов Ф.А. Абрамова.

Сценарий

Оформление: Книжная выставка «Я горжусь тем, что вышел из деревни».

Оборудование и технические средства: гармонь.

Декорации. Реквизит. Атрибуты.: ширма обтянутая материалом, здание почта и деревья из фанеры, 3 куклы.

Действующие лица:

Ведущий

Федосеевна

Окулина

Дарья Леонтьевна

Гармонист

Хор

Ведущий: 29 февраля, в Касьянов день, в Верколе появился на свет будущий писатель Фёдор Александрович Абрамов. Человек с обострённой совестью, он честно писал о бедах русской северной деревни, жил её нечастыми радостями. «Будить, всеми силами будить в человеке человека», призывал он своими произведениями. Благодаря своей мужественной и честной позиции Фёдор Александрович заслужил бесконечное уважение земляков и не только их.

Рассказы нашего земляка помогают нам понять людей, их поступки, познать жизнь. Его рассказы показывают нам, к чему должен стремиться каждый.

Любовь и боль, сострадание и восхищение – эти общечеловеческие чувства двигали пером и сердцем писателя. Творческая деятельность Фёдора Александровича Абрамова многообразна. Он известен не только сурово-правдивой правдой романа «Братья и сёстры», ёмкими жизненными повестями и рассказами, но и страстными публицистическими выступлениями. Всё его творчество посвящено духовно-нравственным проблемам общества и жизни русской деревни.

Произведения Ф. Абрамова можно назвать искренним разговором о сложности сельской реальности, её заботах, конфликтах, о времени и его влиянии на жизнь деревни, о человеческих отношениях. Но главная тема его творчества – проблема человека, его гражданской позиции, нравственного достоинства. Через всё творчество писателя проходит тревога за сохранение в человеке духовного начала, ответственности перед собой, людьми, родной землёй. И, призывая к социальной активности каждого, он думал не только о зримых результатах, которые она может принести обществу, но и о душах людей, так как был убеждён: всё зависит от труженика, его нравственных качеств.

«Я горжусь тем, что вышел из деревни», - говорил Фёдор Александрович Абрамов.

Удивительная красота русской души – скромная, не броская – открывается в этих маленьких рассказах. Писатель создал целое созвездие чистых, праведных душ. В большинстве своём – эти люди рядовые, простые, незаметные, как травка – муравка. Но вместе с тем это люди, одарённые самым высоким талантом – человечностью, добротой, чистотой помыслов, любовью к земле, к своему делу и в первую очередь высокой совестливостью, состраданием, верностью слову.

И сегодня мы хотим показать для вас кукольный спектакль по мотивам рассказов Фёдора Александровича Абрамова.

(Ведущий уходит, начинается кукольное представление.)

На скамейке у здания почты сидит Федосеевна,

К ней подходит Окулина.

Окулина: А ты куды это Федосеевна с утра так вырядилась?;

Федосеевна: За пачпортом. Из сельсовету вечор прибежали, чтобы за пачпортом в район ехала. Я говорю: что вы с ума-то сходите? Какой мне пачпорт помирать надоть. Алe на том свете ноне порядки новые — без пачпорту и ходу нету? Всем, до последнего человека, говорят, пачпорта получать. Вот и собралась. Надо приказ сполнять.

Окулина: А не рано собралась-то? Автобус-то когда приходит?

Федосеевна: Ничего. У почты посижу. Тепло ноне. Не могу дома-то жить. Всю ноченьку глаз не сомкнула. Все вспомнила, по всей жизни прошлась. И как у отца с матерь бедности вырастала, и как в колхозе робила, и как войну пережили. Три похоронки на одном году пришло — каково, думаешь, мне было? На Петю, на Владимира, на Павла — и все в сорок пятом году. Вот как война-то нас шарахнула напоследок.

А что, надоть как-то жить. Да надоть наследника але наследницу смекать. Мужик весь приохался: «Вот помру, и весь род-корень чемакинский искурится».

В сказке вон старик взял полешко да вырезал Ольшанка — вот тебе и сын, а нам как быть? Один весь изранен да искалечен и друга немолода молодка. Ну господь услыхал — дал Надежду. А что Надежда? Семё худое — говорю, живого места на мужике нету. И земля одно званье — когда есть цвет, а когда нету — вот как я рожала Надежду. Вот девка-то за все и расплачивайся. И за войну и за голод Ученье не пало: с картошки-то не больно разбежишься. До четырех классов с грехом пополам доучилась — дальше-то что делать? В колхозе не работница — ей зажало. Как хлеб на сухой глине. А жить-то надоть. Живым в землю не зарывают.

Ну умолила — в лес взяли. На лесопункт синетаркой. За больныма ухаживать. И вот кого лес губит, а моей девке глаза раскрыл. Что ты, она ведь справилась в лесу-то. Дома все в голоде, картошка, и та не досыта. А в лесу-то она исть стала. Да хлеб хороший, настоящий. Да приоделась. Вот она и расцвела, как цветок в поле.

Ладно, подошла пора моей Надежде пачпорт получать. Пришла к председателю колхоза. «Так и так, Иван Павлович,— дай бумажку, в район лажу идти». А Иван Павлович, может, по самым большим праздникам только и человек. «Я, говорит, одну бумагу тебе дам — на телятник. У нас телята не поены, не кормлены со вчерашнего». Надежда моя: «Не имеете права. Я, говорит, уж три года на лесном фронте».— «А теперь, говорит, будешь на колхозном. Я, говорит, тоже к вам приехал не своей волей. А раз я не своей, и ты будешь робить». Надежда у меня пришла в слезах: «Что делать, мама?» А что мама присоветует? Где мама бывала? Кого за свою жизнь видела? С малых лет в лесу да со скотом. А через день Надежда у меня прилетела на крыльях: «Мама, говорит, начальник лесопункта мне бумажку дал. За пачпортом иду. Моли бога, чтобы дали». И дали пачпорт.

Да вот с этого-то пачпорта и начались все несчастья у девки. Пришла на лесопункт, к начальнику: «Спасибо, Михей Лазаревич».

— «А чего в спасибе-то?» — «А вот,— говорит Надежда,— праздник будет, бутылку поставлю».— «А мне, говорит, бутылка-то надо та, которая на двух ногах». Да шасть к двери, дверь на крюк. Спозарился на Надежду. Девка красавица писаная, кровь с молоком. «Не могу, говорит, ни жить, ни робить, а у меня планы…» — «Что ты,— говорит Надежда,— ведь у тебя у самого жена есть, дети… Да как, говорит, ты подумал-то о таком?» Знаешь, по-хорошему все хотела. Думает, опомнится, придет в себя мужик. А мужик ей на деван валить, силой, приступом брать. Надежда выскочила через окошко, в одной рубахе, не знаю, как и ноги не сломала. И вот с той самой поры у меня для Надежды житья не стало. Лезом лезут и парни, и мужи-ки. И свои, и вербованные. Один вербованный — до чего дошло — ножом стал стращать. «Моя, говорит, будешь але сколю». Девка у меня с ума сходит. Хоть вешайся, хоть топись. Я говорю: раз в чужих местах житья нету — возвращайся домой. У нас, говорю, в колхозе мужиков наперечет и поспокойнее свои будут. «Нет, говорит, мама, домой не вернусь. Не для того, говорит, я столько беды приняла с этим пачпортом, чтобы добровольно, своей охотой его лишаться. Надо, говорит, мне други ходы-выходы искать. На лесопункте реку вброд перебро-дить». И вот перебрела. Шестнадцати годков замуж выскочила. Я учула заплакалась. Кто же в эти годы свою жизнь губит? А как зятя-то увидела, у меня и ноги подкосились. Под потолок будет. Мне надоть голову задирать кверху, чтобы зятя своего высмотреть.

И некрасивый — черный. А она-то, как цветок лазоревый перед ним. «Я, говорит, мама, оборону себе искала. Самый крепкий да самый сильный человек на лесопункте, хоть во спокое поживу. Теперь, говорит, ко мне близко никто не подойдет».

Всем бы хороший зять — и не пьет шибко, деньги хорошие зарабатывает, хозяйственный. Все справили: небель, стервант, одежды всякой назаводили, посуды звонкой. Ну неверной.

Замучил, с первого дня замучил девку. Але кого Надеха встретит, не смей говорить-здороваться. И вот Надежда у меня мучилась-мучилась, парничка прижила — ну, нету жизни. Ну что, три года пожили, ушла Надежда. Все ему оставила: небель, деньги, тысяча рублей на книжке было,— только, бога ради, оставь меня во спокое, дай мне жить-дышать. Да вот с тех пор так и путается — ни девка, ни жонка. Я начну говорить. «Не учи, не твое дело. Нынче половина так живет….

Играет гармонь……

Окулина: Смотри-ка, это кто там идёт? Кажись Дарья Леонтьевна,

а я утром мимо её дома проходила,… а дом разодет как невеста: на веревках вокруг дома яркие шелковые платья развешаны, так и переливаются на солнце, да всевозможные шали, полушалки, платки, ситцевые и шерстяные отрезы, одежда верхняя, обувь, меховые шапки,это Леонтьевна все свои наряды на сушку вынесла от моли да от мышей, ну и благосостояние семьи, приданное дочерей показать.

А сама-то Дарья сияет с головы до ног, это ведь она все нажила, своими рученьками, ведь двенадцати лет от родителей осталась.

Да!!!!!... а возле самого крыльца, на самом- то видном месте два старых, растоптанных, без подошв черных валенка стоят

….. смеется.

Дарья Леонтьевна: А от этих валенок я жить пошла.
Окулина: Жить?
– Жить. Мне эти валенки в лесу дали. Первая премия в жизни. И вот жалко, никак не могу выбросить.
(Дарью Леонтьевну прошибает слезой)

– Ох, как вспомнишь все свои стежки-дорожки, дак не знаешь, как и на сегодняшнюю дорогу вышла. Мне четырнадцать лет было, когда меня на лесозаготовки выписали. И вот раз прихожу в барак из лесу. «Новый год, говорят, Дарка, завтра у людей»….